– Не думаю, что даже Шарлотта захочет испортить свою репутацию. У нее нет причин мне отказывать. Пью я мало и даже не курю. Что до причинения беспокойства другим постояльцам…
Джин вскинула голову.
– Ты мне здесь не нужен, Феликс!
– Я знаю. – Он гаденько хихикнул. – Не повезло тебе, а?
– Ты не понимаешь. – Джин сделала глубокий вдох. – Я сегодня собиралась уехать.
– Уехать? Куда?
– А ты как думаешь?
– В Штаты?
Джин кивнула.
– Я тебе не верю.
– Лучше поверь. Это правда. Мэб… э-э-э… беспокоилась о тебе. – В душе Джин молилась, чтобы дочь простила ей эту ложь. – И я обещала ей вылететь сегодня же.
– Вам звонят, миссис Гловер.
Джин подняла голову и обнаружила, что о ее стол небрежно облокотилась броская, одетая с шиком девица. Реджи Батлер была личной секретаршей босса, и, судя по выражению ее лица, ей вовсе не улыбалось бегать с сообщениями к второразрядным сотрудникам фирмы.
– Звонят? – Джин похолодела от недоброго предчувствия. – А… кто?
– Ваша дочь, наверное, – предположила Реджи, и Джин стало чуть полегче. – Я не спрашивала. Босс не одобряет, когда в рабочее время звонят по личным делам.
– Да, я знаю.
Голос у Джин был виноватый, но внутри у нее все сжималось от смятения и страха. В таком состоянии она пребывала с тех пор, как вернулась из Греции, и ее не успокоило даже то, что Феликс, похоже, смирился с тем, что дорога назад ему заказана. Слишком хорошо Джин осознавала, какую власть он обрел над ней, и все еще не была уверена, что Феликсу не взбредет в голову рассказать обо всем Шарлотте.
Существовала, конечно, возможность, что Шарлотта попросту не захочет с ним разговаривать. Она без восторга отнеслась к решению сестры досрочно вернуться домой и справедливо обвиняла Феликса, что он испортил Джин отдых.
Впрочем, с горечью размышляла Джин, это было не вполне справедливо. Свой отдых я испортила сама – еще до того, как приехала в Грецию. Только тогда я об этом еще не знала.
В любом случае, ей оставалось только одно – вернуться в Штаты. Нужно было убрать Феликса из гостиницы прежде, чем на него наткнутся Алекос и Шарлотта. Если бы им вздумалось устроить сцену, Феликс в отместку, не задумываясь, рассказал бы Шарлотте, чем занимается ее драгоценная сестра, хотя, разумеется, он и предположить не мог, насколько катастрофическими будут последствия его шага.
Джин сумела убедить Феликса, что в его же интересах вернуться в аэропорт и ждать ее там. Она собиралась позвонить Димитрису Бабалетсосу и попросить доставить их в Афины. Феликс, конечно, разворчался, но Джин каким-то чудом удалось внушить ему, что, если он не согласится на ее условия, она вернется в Штаты одна, а он потеряет последний шанс добиться своей цели. Феликс, поскольку никак не мог поверить, что Джин навсегда для него потеряна, согласился.
Разговор сестер был не из приятных. Во-первых, Шарлотта находилась в дурном настроении, а во-вторых, искренне не понимала, с какой стати Джин должна нарушать свои планы ради бывшего мужа. Поскольку Шарлотта не знала, что Феликс прилетел на Тинос, внезапный отъезд Джин был для нее немыслимой глупостью и черной неблагодарностью.
И это правда, грустно подумала Джин – и вдруг, очнувшись, осознала, что Реджи так и торчит возле ее стола, нетерпеливо поглядывая на нее своими накрашенными глазищами. Она явно ждала, когда Джин пойдет к телефону, стоявшему на столе секретарши, и в ожидании раздраженно постукивала мыском туфли по полу.
Джин вскочила, надеясь, что звонит именно Мэб. С самого возвращения домой она боялась, что вот-вот раздастся звонок, и Шарлотта гневно осведомится, какого черта Джин скрыла от нее, что Феликс побывал на острове. Димитрис наверняка уже сообщил своей доброй приятельнице, что Джин летела в Афины не одна, и что фамилия ее спутника тоже была Гловер. Джин до сих пор не придумала убедительного объяснения, почему умолчала о приезде Феликса, и всей душой надеялась, что Шарлотта сделает следующий вывод: Джин, мол, знала, как это известие разозлит сестру, потому и промолчала.
Разозлит! Джин зябко поёжилась. Благодарение Богу, что Шарлотте не представился случай высказать Феликсу в лицо все, что она о нем думает. Итог этой сцены мог быть только один – и для Джин самый плачевный.
Стараясь не обращать внимания на Реджи, которая вновь уселась за свой стол, Джин взяла трубку телефона.
– Алло, – сказала она нервно. – Это ты, Мэб?
– Да, мамочка, я. – Джин вздохнула с облегчением, но тут же испугалась: в голосе дочери чувствовалось какое-то странное возбуждение. – Как ты себя чувствуешь?
– Как я себя… Мэб, мы с тобой виделись сегодня за завтраком. Ты отлично знаешь, как я себя чувствую.
– Ты сидишь?
– Нет, – процедила Джин. – Что случилось, Мэб? Несчастный случай или что-нибудь в этом роде?
– Как ты любишь сразу воображать самое худшее, – сухо заметила Мэб. – Не было никаких несчастных случаев, насколько мне известно. Утром звонил папа, но он сообщил только, что поехал на собеседование в Анкоридж.
– Тогда зачем ты…
– Если ты приструнишь свое воображение, я все расскажу, – мягко ответила Мэб.
Джин, не в силах выносить дольше пристальный взгляд Реджи, повернулась к ней спиной и раздраженно бросила в трубку:
– Тогда поторопись. Я, знаешь ли, на работе.
– К тебе заходил гость, – сообщила Мэб. – Тебе что-нибудь говорит имя Теодорус Ангелиди?
– Теодорус… о Господи! Дерек! – У Джин подкосились ноги, и она, не обращая больше внимания на Реджи, привалилась бедром к ее столу. – Дерек… здесь? – пробормотала она, проведя языком по внезапно пересохшим губам.